Почти так же, как с Дэвидом Боуи, «человеком, который упал на Землю», неугасающей звездой поп-сцены, спустя девять лет мир прощается с Дэвидом Линчем, «человеком не отсюда», проводником в альтернативное измерение. Провожая великих, мы ритуально вспоминаем их наследие, пытаемся суммировать их вклад и не находим слов кроме «ушла эпоха». Но соотносить Линча с эпохой было бы абсурдно, он был и остаётся вневременной персоной.
Понятие времени для Линча эфемерно, он жил законами сновидческого мира. Его герои двигались по кругу, болтали задом-наперёд и застревали в петлях. Провинциальное ретро 1950-х в его кино сплеталось с контркультурой сексуальной революции 1960-х, аналоговая среда — с цифровизацией, классический нуар — с сай-фаем. Линча иконизировало и переоткрывало не одно поколение: он мог вернуться к поклонникам «Твин Пикса» через четверть века, обзаведясь новыми фанатами — романтиками тамблер-субкультуры, знакомыми с 1990-ми понаслышке. И оставаться для каждого своим: таинственным мистификатором и виртуозом, визионером или эксцентричным дедушкой.
Поэт американского кино
О том, что значит быть американцем, Линч размышлял всю сознательную жизнь. Меняя штат за штатом, вдыхая воздух глубинки 1940-1950-х, он видел самые разные грани той самой american dream. «Игл-скаут, Миссула, Монтана» — с улыбкой подытожит он свою биографию годами позже. Белоснежные фасады и стриженые газоны знакомы ему не по мыльным операм, он с детства знал изнанку одноэтажных городов-утопий. Такой же «типичный рейгановский рай» будет поруган им в «Синем бархате»: всего-то нужно полчище насекомых и лежащее в траве отрезанное ухо.
Линч уже тогда всё про себя понимал: если есть, что сказать, нужно сделать это через искусство. Учёба в Пенсильванской академии изящных искусств в индустриальной Филадельфии 1960-х навевала ужас, который станет главным его курсом. Душный, давящий город, пропитанный смертью и мраком, тревогой и тайнами, стал для Линча обителью грёз, озарением. Здесь он впервые нащупает свой стиль в живописи и скульптуре, кино и музыке. Его можно обозначить как эстетику безобразного, где одинаково важны оба слагаемых. В его работах красивое и уродливое сосуществуют на равных — на этом дуализме строится весь линчевский мир. Как скажет позже Дэвид Фостер Уоллес, добавив в словарик киноведов новый термин:
«Lynchian — это особый вид иронии, где очень жуткое и очень обыденное сочетаются таким образом, чтобы раскрыть вечное присутствие первого во втором»
От первого кинематографического экзерсиса «Шестеро заболевают» (1967) и до последних признанных шедевров Линча его поэтика существовала в этой плоскости.
Его страсть к тому, что «по ту сторону», многие называли патологической. Он мог часами сидеть среди трупов в морге и разглядывать внутренности мёртвых птичек и букашек в своём подвале. Отец однажды скажет ему: «Дэйв, тебе не стоит заводить детей». Кто-то предложит обратиться за помощью к специалистам. Ни тех, ни других он не послушает, и будет прав — тогда бы мир не знал Дэвида Линча.
Незвёздный путь
Свой первый полнометражный фильм Линч вынашивал как дитя, любил и вкладывал всё, что у него было. Над «Головой-ластиком» (1977) он трудился почти пять лет, подрабатывая разносчиком газет, чтобы покрыть расходы. Всё это время режиссёр запрещал актёру Джеку Нэнсу менять свой образ, бедолага ходил с эйзенштейновской причёской годы.
После успеха первой ласточки продюсерская компания комедиографа Мэла Брукса предложила Линчу поставить картину «Человек-слон» (1980). Драма про красоту и уродство сорвет куш в прокате и принесёт восемь номинаций на «Оскар», после чего великий продюсер Дино де Лаурентис позовёт режиссёра взяться на адаптацию «Дюны» Фрэнка Герберта. Тот станет одним из самых впечатляющих провалов 1980-х, но докажет одну простую вещь: Линч — не голливудский режиссёр, а большой художник, который сам выбирал, что снимать.
И главная проблема «Дюны» не в том, что «книга не влезла», не в «мискасте» и даже не в отстранении Линча от монтажа («лучше не снимать фильм без права на окончатиельный монтаж», говорил режиссёр), а в том, что там он был всего лишь постановщиком — не автором-художником, которому нужны лабораторные, а не студийные условия работы. Это понял и продюсер Дино де Лаурентис. После катастрофы «Дюны» и закрытия кинокомпании он открыл новую кинофирму, первым релизом которой стал «Синий бархат» — один из главных линчевских шедевров.
«Никогда никому не позволяйте влезать своими длинными пальцами в ваш замысел», — заключил Линч. Так что почти всё его творчество от начала и до конца было продумано, срежиссировано и спродюсировано им самим. Он также пробовал себя в качестве дизайнера костюмов, декоратора и актёра своих же постановок, а позже занимался их продвижением и дистрибьюторской работой.
Даже будучи признанным мастером кино, с «Золотой пальмовой ветвью» Канн, «Золотым львом» Венеции и статусом «культового режиссера», Линч оставался прежде всего художником. Режиссура кино для него было важной (возможно, и вправду важнейшей), но далеко не единственной творческой практикой. Скажем, живописью и скульптурой он занимался практически всю свою жизнь, а с начала 2000-х увлёкся написанием и продюсированием музыки.
Свидетели Линча
За творчество Дэвида Линча хватались все: от последователей Лакана и семиотиков до культурологов и экоактивистов. Десятки книг, сотни роликов и тысячи статей: каждый пытался разобрать его кино по косточкам, разгадать все коды и символы, почувствовать себя причастным. Но, как неоднократно твердил сам мэтр, делать этого не стоит — важно уметь наслаждаться увиденным. Всякий сюрреализм теряет смысл, если в нём начинать копаться.
«Я люблю снимать фильмы, потому что мне нравится отправляться в другой мир. Мне нравится растворяться в другом мире. Кино для меня — волшебный медиум, который заставляет тебя мечтать и позволяет делать это», — говорит он. Погружаясь в этот другой мир, он тянет за собой и зрителя, затягивает с головой. Неудивительно, что одной из важнейших для Линча вещей стало своего рода проповедование практик трансцендентальной медитации — одухотворённый мастер объездил со своей программой целый мир.
В последние годы Линч поселился не только в головах своих зрителей и поклонников, но и в сети. Выходя в эфир YouTube с прогнозами погоды и пространными размышлениями о современности он вновь стирал грань между собой реальным и собой публичным. Можно сказать, что он превращал себя в мем. Или же своей жизнью конструировал свой образ. Сейчас эта работа завершена окончательно.
