Сюжет
Одинокая мать Алина в поисках лучшей жизни переезжает вместе с сыном Сериком в Каратас — место, наиболее отдалённое не только от лучшей, но от любой хорошей жизни вообще.
Алина — токал местного царька-генерала, гордо восседающего на фоне собственного портрета и облепленного целой армией помощников, механически перестукивающих печатями по бесконечным стопкам макулатуры. Генерал подыскивает героям место в военном училище: Алину устраивает преподавать историю, а длинноволосого, стеснительного и немногословного Серика, уткнувшегося в экран мобильного телефона, записывает в кадеты.
Непривыкший к муштре мальчик сразу становится объектом издёвок: одноклассники его избивают и дразнят «Рапунцель» за длинные волосы, а директор называет «девочкой» и показательно исключает из школы (впрочем, избавиться от генеральского сына оказывается не так просто). Даже родная мать, устав возиться с бесхарактерным сыном, винит его за то, что он не может постоять за себя. Ощущая свою инаковость, Серик принимает правила игры, становясь всё более жестоким и отрешённым.
В это время по школе прокатывается волна загадочных самоубийств, безмолвным свидетелем которых становится Серик. Алина подозревает, что её сын как-то связан с происходящим, повсюду ей мерещатся призраки, а из города в школу приезжает следователь, твёрдо убеждённый, что любой мистике можно найти научное объяснение.
Магический реализм постсоветского Каратаса
Каратас, в котором разворачивается большинство сюжетов Адильхана Ержанова, — не то аул, не то город, не то посёлок городского типа, каждый раз предстающий в разных ипостасях. На этот раз он засыпан снегом и будто погружён в туман как чьё-то стёртое воспоминание или выцветшая киноплёнка.
Тут и там торчат плюющиеся дымом трубы заводов, а со стен на главных героев угрожающе поглядывают монументальные солдаты — наследие соцарта. Отголоски Советского Союза здесь повсюду: в индустриальных зимних пейзажах и потёмках офицерских кабинетов. Когда-то призрак нарождавшегося коммунизма бродил по Европе, а теперь его блёклая, изорудованная диктатурой тень залегла на дно в Каратасе.
Этот визуальный стиль вторит общему полусказочному тону, где военная школа — тот же заколдованный лес, чьи тайны предстоит распутать главным героям. Искусный визуальный язык «Кадета» оказывается способен запечатлеть и эту жутковатую волшебность Каратаса, и его гнетущую постсоветскость. Даже порядком наскучившая статичность планов, повсеместная у Ержанова, здесь выглядит завораживающе.
«Омен» в «Лабиринте Фавна»
«Кадет» — это первая вылазка режиссёра на территорию фильмов ужасов и ничего кардинально нового он не придумывает. Внимательный зритель быстро узнает зловещего ребёнка из «Омена», магический реализм из «Лабиринта фавна» и призраков из «Астрала». Даже туман сюда просочился, кажется, из «Других». Ержанов наполняет жанровые тропы излюбленными темами гниющей государственности, круговой бюрократической поруки, абсурдистского ужаса замкнутых сообществ, что делает его постсоветский ужас стилистически похожим скорее на балабановский «Груз 200».
Деконструкции жанра, однако, не выходит, потому что не получается даже конструкция. Ержанов просто перебирает жанровые шаблоны: одержимый ребёнок, которого буллят в школе; мстительные духи, чьи кости нужно «предать земле»; наконец, тайное братство с карикатурными татуировками, поклоняющееся хтоническому божеству. Но попытки увязать их в одну историю выглядят утомительно и оставляют зрителя с целой кучей закономерных вопросов: почему духи убивают кадетов? причём здесь сектанты? почему герои сидят во «ВКонтакте»?
Номинальные хоррор-элементы — падающие сами собой предметы, зловещие фигуры, возникающие за спинами героев, и медленно ползущая по коридорам камера — не пугают и выглядят скорее комично. Ставка на саспенс и слоубёрн тоже не срабатывает, ведь для зрителя, уже не раз видевшего всё это в кино, никакой загадки тут нет.
Помимо прочего, режиссёр не может определиться с главным героем. Так до конца и не ясно, за кем тут нужно следить — за мальчиком, его медленно сходящей с ума матерью или рациональным полицейским. Все они выглядят второстепенными персонажами в драмах друг друга, и от этого сюжет становится ещё более вялым.
Получается хоррор, который не пугает, психологическая драма, которая не трогает, и триллер, который не держит в напряжении. Всё это к тому же неубедительно сыграно: ну какой, в самом деле, из Шарипа Серика детектив-картезианец. Пугающе хорош здесь только Алексей Шемес в роли жестокого директора школы — главного проповедника бога войны.
Война — это смерть
К такому тавтологичному выводу пытается подвести нас режиссёр, но теряется в ненужном и картонном психологизме своих героев, вопросах о первопричине добра и зла, бесконечных отсылках на декартовские «Рассуждения о методе». Поэтому простую истину приходится буквально проговаривать устами Алины, пытающейся вразумить учеников на уроках истории.
Ей оппонирует русский (сам бы он назвал себя советским, но точно не казахским или казахстанским) офицер школы, противоречивым образом согласный с ней. Война, если верить его людоедской жизненной философии, — действительно смерть, а точнее даже убийство, только вот убийство — это жизнь. Переиначив знаменитое высказывание Рене Декарта, вокруг философии которого по неясной причине и построен весь фильм, он заявляет: «Я убиваю, следовательно, я существую».
В этом образе зловещего офицера, ностальгирующего по советскому прошлому, легко увидеть аллюзию на северного соседа. Да и весь фильм полон вполне уловимых отсылок к войне в Украине. Всё становится ещё очевиднее, когда выясняется, что загадочные смерти в Каратасе — часть ритуальных убийств культистов, поклоняющихся богу войны Нергалу. Каждые 14 лет загубленные советской диктатурой души восстают, чтобы отомстить: сначала в Чечне в 1994 (!), затем в Грузии в 2008 (!!), а теперь и здесь, в Каратасе, зимой 2022 (!!!).
Но режиссёр не может или не хочет сосредоточиться на этом неожиданно смелом антивоенном (если не антироссийском) высказывании, постоянно перебивая самого себя и мельтеша неоформившимися мыслями на экране. Он хочет высказаться и о токсичной маскулинности, и о вялой постсоветской системе, и о школьном буллинге, и об институте семьи, и даже о сексуализированном насилии. Но сказать ему по большей части нечего и он бросается в трюизмы о том, что война — это плохо, философия — это Декарт, а из недолюбленных детей вырастают социопаты.
Вечное возвращение Адильхана Ержанова
Когда главные герои прибывают в военное училище Каратаса, выясняется, что место для них освободилось совсем недавно по счастливой случайности: один из кадетов убил свою мать, а затем и сам вышел в окно. В конце Алина пытается разорвать порочный круг, но жестокая арифметика остаётся прежней — все снова оказываются на своих местах. Всё вокруг кричит о том, что герои не впервые проживают этот сюжет, особенно солдаты-автоматоны, механически заедающие и как бы случайно попадающие в свои действия и реплики. Тут впору вспомнить немецкого коллегу Декарта — Ницше с его вечным возвращением.
Но этот образ ненарочно становится метатекстуальным, ведь Ержанов, как и его герои, тоже блуждает по вечному кругу. Оставаясь одним из самых продуктивных режиссёров Казахстана, он, кажется и сам не в силах выбраться из Каратаса: снова на экране знакомые актёры, знакомый театр абсурда с притчевой моралью, кафкианский бред, закостенелый юмор и минималистичная работа с камерой.
Подобно героям «Кадета», мы вынуждены бесконечно переживать один и тот же фильм Ержанова в разных декорациях со всеми его плюсами и минусами, яркими образами и посредственными сценариями, со всей его неповторимостью, которую он повторяет из раза в раз. По началу кажется, что он, наконец, решился разорвать этот порочный круг, взявшись за жанровое кино, но жестокая арифметика его режиссёрского стиля вновь всё возвращает на свои места.
