Любовь как стихия природы: как Малика Мухамеджан разрушает каноны мелодрам

Молодая женщина по имени Карлыгаш, в лучших традициях романтического кино, встаёт перед выбором: уйти или остаться. В своём дебютном фильме «Ласточка» режиссёрку Малику Мухамеджан интересуют не сколько муки выбора, сколько исследование собственных ощущений и их принятие. Кинокритикесса Ботагоз Койлыбаева рассуждает о жанровой уникальности фильма «Ласточка» и том, как фильм стоит у истоков новой поэтики в казахстанском кинематографе.

Карлыгаш (Зухара Сансызбай) и Ильяс (Елжас Рахим) — молодая казахская пара, живущая с отцом Ильяса в отдалённой ферме на юге Казахстана. Ильяс целый день пасёт лошадей, в то время как Карлыгаш занимается домашними делами и периодически ходит в магазин, в котором работает бывшая пассия Ильяса, харизматичная и острая на язык молодая женщина по имени Айна (Толганай Талгат). Карлыгаш, тонкая как струна, ведёт себя сдержанно и сковано со всеми, а особенно с Ильясом.

Рутинную жизнь семьи прерывает неожиданное появление француза-фотографа Луи (Владимир Косиньи) на сломанной машине, которому Ильяс с отцом вызываются помочь. Тем временем, Карлыгаш и Луи сближаются: женщина показывает иностранцу окрестности и свои любимые места, а фотограф снимает красивые портреты робкой Карлыгаш. Станет ли появление француза препятствием в жизни Карлыгаш и Ильяса?

Истории любви, которые не случились

Предвестником «Ласточки» является одноимённая короткометражка в духе coming of age или этакого билдунгсромана, которую Мухамеджан сняла ещё учась во ВГИКе. Сохранив сюжетную арку, в полнометражной «Ласточке» режиссёрка выходит за рамки нарративных конвенций, её больше интересует метафизическое перевоплощение своей героини, таким образом любовный треугольник (или даже четырехугольник) не важен как сюжетный трюк, а нужен как механизм раскрытия глубокой субъектности героини.

В последние годы в кинематографе, а именно в женском кино, вырисовывается чудесная тенденция, эксплуатирующая жанр ромкома и мелодрамы в своих «корыстных» феминистических целях — в создании сложной героини, которая выбирает самоактуализацию и, прости господи, агентность, нежели преследовать то, что столетний кинематограф (и многовековой пласт культуры) завещал — мужчину. «Прошлые жизни» — прошлогодний дебют канадки корейского происхождения Селин Сонг завоевал сердца зрителей по всему миру своей простой историей любви, которая не случилась. Взращенные «Касабланкой», «Унесёнными ветром», трилогией Ричарда Линклейтера и даже «Сексом в большом городе», мы все ждали, что героиня Греты Ли выберет его — того самого романтика из Сеула — но Сонг мастерски разбила наши ожидания. В этом году, в другом ярком дебюте «Loveable» норвежская постановщица Лиля Инголфсдоттир отправляет свою героиню — после очередного развода — к психотерапевту и заставляет её честно посмотреть на себя, свое поведение, свои эмоции и дефолтные реакции. Этот бескомпромиссный фильм пытается понять свою героиню, а не найти ей быстрый рецепт счастья.

Квебекская постановщица Монья Шокри, так же излюбленная актриса Ксавье Долана, в своём последнем фильме «Природа любви» ловко использует жанр ромкома, но изящно его саботирует ярым интересом к своей героине — вместо принца на белом коне (у Шокри он выглядит как горячий плотник) или скучным мужем-интеллектуалом, героиня выбирает … себя.

В «Ласточке» я вижу продолжение этой тенденции, но в то же время фильм пропитан своей собственной айдентикой и деликатной чувственностью. Мухамеджан намеренно заигрывает с жанром мелодрамы, в конце концов в казахский аул она привозит красивого француза с говорящим именем Луи, но «Ласточка» вбирает в себя метафизику и банальность бытия, воплощённую в тихой обыденности Карлыгаш.

Отчуждение и поиски себя

Рассуждая о фильме Мухамеджан необходимо учитывать казахстанский контекст, тесный и неповоротливый, когда дело заходит о жанровом кино, об историях любви в особенности. Весь канон выстроен в традиционном ключе, то бишь трагизм и невозможность любви между условными женщиной и мужчиной, этакие версии Козы Корпеш и Баян Сулу. Это явление абсолютно нормально: архетипы героев берут свое русло в культурно-историческом сознании народа. Во Франции это Мадам Бовари, в России — Анна Каренина. Кинематографисты конечно же бросают вызов этим канонам, и в этом я вижу гений Мухамеджан — в создании жанрового кино, романтической мелодрамы о современной живой казахской женщине; женщине, решившейся взглянуть вглубь себя и искать ответы там, а не снаружи. То есть для Мухамеджан жанр лишь средство, а не цель.

Режиссёрка медитативно и методично снимает домашнюю рутину Карлыгаш — стирка, уборка, готовка, что навевает образ домохозяйки Жан Дильман в одноимённом фильме Шанталь Акерман. Повторяемость действий, их цикличность и обыденность подчёркивают одиночество и отчаяние героини,

которая не может (или не хочет) произвести эти слова вслух. Кому они нужны? Мухамеджан не снимает фильм по западным шаблонам, не заполняет фильм therapy talk, а вместо этого ищет ключ к своей героине в её существовании — в её доме, в её одежде (чудесная работа художницы по костюмам Гоар Игитян), в том, как проходит её день, в природе, в которой она живёт.

Первым кадром «Ласточки» проступает жёлтая, потная казахская степь, пустынная и одинокая, как сама Карлыгаш. Между ней и Ильясом словно пропастью раскинулось пространство отчуждения, эмоционального и сексуального. Подвижная камера оператора-постановщика Артёма Исаева следует за Карлыгаш и находит её, купающейся в водоёме, только там мы видим её умиротворённой. Природа родного края проступает в фильме как продолжение ткани, из которой соткана Карлыгаш. Мухамеджан избегает другой набивающий оскомину троп — экзотизацию казахской природы.

Не является ли тогда появление белого героя-француза банальной уловкой для того, чтобы подтолкнуть главную героиню к внутреннему катарсису? Очень легко увидеть и обвинить Мухамеджан в поощренческом видении Луи как белого спасителя, разглядевшим достоинство и внутреннюю красоту, там где Ильяс этого не видит. Однако, персонаж мужа Карлыгаш гораздо интереснее, чем персонаж Луи и мне думается, это очень намеренный жест. Ильяс и его развитие в «Ласточке» — это отдельный комментарий о казахской маскулинности. Будучи представителем современного поколения, в Ильясе меньше патриархального фундаментализма, и гораздо больше эмоционального интеллекта. У героя своя драма, своя любовь, которая не свершилась, не с Карлыгаш, а с Айной. Однако оба главных героя, Карлыгаш и Ильяс, не способны выбраться из пелены отчуждения, куда жизненные обстоятельства их привели. Луи — чужеродный элемент — словно лакмусовая бумажка, обнажил бесплодную динамику отношений между Карлыгаш и Ильясом, но условно не перетянул одеяло на себя. Он так и остаётся загадочным иностранным странником.

В итоге, неспешное повествование Мухамеджан находит свою силу в финале фильма, который связывает все нити повествования и пути героев в одно целое. Музыка Веры Васильевой привносит эмоциональный подъём, который слова не могут обличить. Карлыгаш выбирает любовь, любовь к себе, любовь как всё живое, любовь как стихию природы.

Казахстанская премьера «Ласточки» состоялась на фестивале Qyzqaras Film Festival. Читайте также о других показах фестиваля:

Читайте также
Читайте также
Читайте также
Читайте также
Читайте также
Читайте также
Читайте также
Читайте также
Читайте также
Читайте также
Читайте также
Как прошёл IV сезон Visa Fashion Week Tashkent
Стиль
#мода
Как прошёл IV сезон Visa Fashion Week Tashkent
Фильм казахстанской режиссёрки вошёл в шорт-лист кинопремии Alternativa Film Awards
Культура
#кино
Фильм казахстанской режиссёрки вошёл в шорт-лист кинопремии Alternativa Film Awards
КАК РАЗОБРАТЬСЯ В КАЗАХСТАНСКОМ ФУТБОЛЕ?
Ликбез
КАК РАЗОБРАТЬСЯ В КАЗАХСТАНСКОМ ФУТБОЛЕ?
«Время жить»: эмоциональные качели  с Флоренс Пью и Эндрю Гарфилдом
Культура
#кино
«Время жить»: эмоциональные качели с Флоренс Пью и Эндрю Гарфилдом
«Жезтырнақ» — elevated horror по-казахски
Культура
#кино
«Жезтырнақ» — elevated horror по-казахски