Кристина Михайлова: Хотелось бы начать с того, что короткометражное кино в нашем регионе всегда понималось и до сих пор понимается как кино студенческое, несерьёзное, что-то вроде разминки перед большой игрой. Нам передалось это понимание по наследству, потому что в СССР короткий метр был только лишь выпускной работой, а доступа к старейшим мировым кинофестивалям короткометражного кино у нас не было. В годы независимости, конечно, многое поменялось, но по-прежнему сложно представить взрослых авторку или автора, решившихся сделать какое-то высказывание в короткометражной форме. Как будто один раз сняв полный метр, художники решают навсегда остаться в форме эпического романа и совершенно равнодушны к стихам или коротким эссе, считая их ребячеством.
Как документалистка, я совершенно не согласна с этим стереотипом, поэтому один из четырёх наших показов JETIQARAQSHY мы решили полностью посвятить короткометражной форме. Многие истории, особенно в документальном кино, изначально имеют потенциал в 20-30 минут, и мы постарались подобрать такие фильмы, которые успевают за это время коснуться важных триггеров о нашей окружающей реальности в Центральной Азии. От фильма к фильму у зрителя будет возможность исследовать документальный ландшафт огромного региона, и этой же структуры мы решили придерживаться в этом материале.
Мы коллективом Women make docs поговорили о каждом фильме с нашей приглашенной эксперткой. Жазгуль работает со всеми странами Центральной Азии в рамках нескольких медиа институций, поэтому её вовлеченность в контекст показалась нам особенно ценной. Мы начнем с фильма «Чёрный вагон» Адилета Каржоева. Так совпало, что фильм из Кыргызстана теперь выглядит как горькая элегия в контексте недавней трагедии на шахте «Костенко» в Карагандинской области в Казахстане.
«Чёрный вагон», Адилет Каржоев
Альмира Исмаилова: Ржавый и обшарпанный вагон спускается в шахту, его сопровождает только вереница звёзд-лампочек да вьющийся, словно змея, трос. Приближаясь, каждая лампочка, на мгновение вспыхивая, напоминает солнце и тут же угасает, удаляясь. Маленький, чёрный от сажи человек присев «на облучок» ржавого и обшарпанного вагона спускается в шахту. Его сопровождает только вереница звёзд-лампочек да вьющийся, словно змея, трос. Приближаясь к каждой лампочке, он на мгновение видит солнце и ослеплённый им, погружается все глубже и глубже в недра Земли.
Жазгуль Ибраимова: Перед нами иммерсивное исследование жизни шахтёров, работающих в одном из крупнейших и старейших центров добычи угля в Кыргызстане, городе Сулюкта. Этот город находится на крайнем западе страны, примерно в 950 километрах от Бишкека, и насчитывает чуть более 25 тысяч жителей. В Сулюкте функционирует более 300 шахт, а производимый уголь экспортируется в соседние страны.
По сюжету чёрный вагон увозит зрителя под землю на глубину около 500 метров, предоставляя уникальную перспективу подземной работы шахтёров. Режиссёр не вмешивается в происходящее, сидит «мухой на стене», не задаёт вопросов. Он захватывает естественный ход работы шахтёров в линейной последовательности.
Несмотря на приглушённое освещение, изображение привлекает внимание насыщенностью цветов. Оранжевые краски создают выразительный контраст в однотонной серо-чёрной атмосфере шахты, словно предупреждая о том, что это – единственная защита в этой глубине земли. Камера умело фиксирует блеск от капель пота, смешанных с угольной пылью, на коже шахтёров, отражающих свет головных фонарей и пронизывает фильм запахом угля. Крупные планы лиц шахтёров в угольных разводах в изящной игре света и тени, подчёркивают контуры лиц. Они настойчивы, трудолюбивы, и, несмотря на худощавое телосложение, сильны и выносливы. Глаза, под светом фонарей, как будто бы сияют сквозь этот слой чёрного, словно двигаясь к свету внутри тьмы. Как правило, шахтёры молчаливы в работе, за исключением редких случаев, когда они рассказывают злободневные анекдоты или смотрят кино во время обеденного перерыва. Иногда они задумчиво смотрят прямо в камеру, словно встречаясь взглядом со зрителем.
Визуальное восприятие обращает внимание зрителя не на процесс, а на человека. Помимо того, что шахтёры демонстрируют исключительную стойкость, как физически, так и морально, выдерживая всю тяжесть работы, они не сетуют на жизнь. Излучая терпеливый свет и силу сквозь эту угольную пыль, они показывают возможности внутреннего стержня человека. Возникает мысль, что человеческая воля если и есть, то она вот здесь, под землёй.
Альмира Исмаилова: Адилет умещает в коротком метре и эпическую сагу о противостоянии Человека и Земли, и антикапиталистический манифест, и очень личную историю повара, который стал шахтёром. Режиссёр остро чувствует, как это место обжигает души людей. В фильме много красного цвета: покрасневшие глаза мужчины, отдавшего шахте 27 лет, горячий красный чай, за которым шахтёры отправляют вагонетку, красным отдаёт даже их кожа. Шахта, как Зона из «Сталкера» Тарковского, будто имеет свое сознание и волю, она дышит, и кажется, дышит огнём.
Жазгуль Ибраимова: Если рефлексировать над фильмом в деколониальном контексте, то поиски нашей идентичности неразрывно связаны с тем, что хранится в глубинах прошедшего времени и пространства. Как и шахтёры, которые спускаются на глубину земли, чтобы добывать уголь, мы, глубоко погрузившись в свою историю, можем найти себя и понять наши корни. Этот процесс может быть тяжёлым и утомительным, но чёрный вагон представляет собой единственное условие движения вперёд.
«druzhba narodov», Интизор Отаниезова
Альмира Исмаилова: Интересно как перекликается движение вперёд у Адилета с движением назад в фильме Интизор. Интизор Отаниезова – современная художница и документалистка, для которой, как мне показалось, «быть уйгуркой настолько больно, что она выбирает ей не быть вовсе». Интизор фиксирует праздник забытых уйгурских блюд, происходящий в «Зарявостоке» в одном из районов Алматы. Этот фильм набрал наибольшее количество просмотров во время онлайн-фестиваля «Jana Cekara», посвящённого Восточному Туркестану. Фестиваль был вынужден перейти в онлайн формат буквально за несколько дней до открытия, поэтому оффлайн показ фильма «druzhba narodov» в рамках JETIQARAQSHY для нас представляется особой честью, данью уважения и сочувствия фестивалю Jana Cekara, а для зрителей – уникальной возможностью увидеть редкий фильм.
Жазгуль Ибраимова: Перформативное кино Интизор приглашает к долгому и вдумчивому разговору об идентичности. Через своё личное восприятие режиссерка размышляет о формах коллективной памяти и передаче культурных ценностей следующему поколению. Это национальные блюда, танцы, песни, а за ними и язык, знание которого зачастую роскошь.
Стержневая линия: сама режиссёрка – как поколенческая связь временных плоскостей, а её рефлексия – как призыв погрузиться в этот культурный опыт. Отрывистый монтаж и короткие вставки последовательно дополняют сюжет и подчеркивают ключевые сообщения. Разговор строится на основе конкурса в Алматы, где уйгурские женщины соревнуются в приготовлении традиционных блюд, а также демонстрируют кухонную утварь и другие артефакты своей культуры в местном уйгурском кафе. Работа камеры не занимает центральное место – съёмка происходит стихийно, но передаёт все самые важные детали и тяготеет к символическому наполнению. Участие только женщин апеллирует к свидетельству их ключевой роли в сохранении культурного наследия. А дети на празднике как представители новейшего поколения, которые вовсе рискуют оказаться вне этого опыта, если бы не их бабушки.
Альмира Исмаилова: Меня пленил в фильме «женский вятан» – пространство, где тепло и безопасно находиться, оно яркое и цветастое. Интизор сама появляется в кадре, перечисляя уйгурские блюда или танцуя под голос Насырова. Это проявление автора внутри документальной реальности подкупает своей честностью. Мне запомнился кадр, где Интизор стоит в углу между двух позолоченных стен, словно героиня картин Климта, и рассуждает о том, как называть свою родину. Это сочетание эротического в высоком понимании и политического заряжено невероятной энергией жизни.
Дана Сабитова: На обсуждении фильма «Twice colonized» в рамках JETIQARAQSHY в аудитории была озвучена мысль, что вопрос коренных народов в Казахстане не стоит остро, потому что у казахов есть своё национальное государство. Но как же диаспоры, живущие на территории Казахстана, у которых его нет? Самыми многочисленными из них являются уйгуры. В фильме Интизор так много узнаваемых нами вещей – песни Мурата Насырова, лагман и национальная одежда. И в то же время фильм приоткрывает нам завесу того, как отчаянно люди пытаются сохранить свою культуру, поглощённые другими гранд-нарративами, в том числе казахстанским.
Среди гостей праздника, кроме одного пожилого мужчины, только женщины и дети, такая картина остро напоминает мне послевоенные годы. Участницы разных возрастов соревнуются в своей «уйгуркости», собирая по крупицам всё, что они считают относящимся к их культуре: палочки для еды, тыквы, колыбельки, многочисленные блюда. Матери приводят своих дочерей, но самым младшим из них всё равно, танцевать ли под казахскую песню или под уйгурскую.
Я совершенно покорена двойственностью личности главной организаторки этого мероприятия, обладательницы делового ярко-розового костюма. Обе свои речи она начинает с извинений: «душа хочет говорить на уйгурском, но скажу на русском», «когда в зале сидят истинные уйгуры, я не хочу искажать свой красивый уйгурский язык, поэтому буду говорить так, как я привыкла, на русском». Но именно она является хозяйкой ресторана, где проходит, по её словам, «пропагандистский уйгурский форум». Именно она дарит от себя лично денежные призы участницам.
Жазгуль Ибраимова: На протяжении фильма подчеркивается название самого фильма «druzhba narodov»: архивные вставки с концертов Мурата Насырова содержат аккорд, на котором выступающие произносят фразу «да здравствует дружба народов, ура!». На мой взгляд, это продуманное и сильное решение с глубоким философским подтекстом, который содержит в себе важную идею в свете сегодняшних мировых событий. Это идеологическая декларативная концепция стран соцблока, которая провалила свою состоятельность. Ведь за «дружбой народов» и прогрессом «национального вопроса» стояла усиленная цензура с целью колонизации земель, народов, подавления любого проявления культурной идентичности, а также планов по созданию универсального «нового человека», лишённого своей истории и прошлого, и вместе с ним своего «я».
Альмира Исмаилова: В фильме Интизор препарирует одноименную советскую идеологию. Она над ней смеется, ненавидит её, живёт с ней, принимает её проявления в себе и окружающих. Авторка обрамляет фильм народной песней в исполнении секс-символа 90-х Мурата Насырова. В этом выступлении любовная страсть раба, купленного на Атушском базаре как-то соседствует с возгласом Мурата «Да здравствует дружба народов!». Фильм видится мне метамодернистским высказыванием, где авторка одновременно серьёзна и иронична по отношению к своей идентичности.
Кристина Михайлова: На мой взгляд, Интизор в словосочетании «druzhba narodov» видит не только прошлое, но и настоящее, а для уйгурского народа и всех «stateless people» – скорее, безальтернативное будущее. Потому что концепция «дружбы народов» работает для всех по-разному: как взаимовыгодная и приятная дружба для народов, принимающих друзей у себя в гостях, и как вынужденная дружба для народов, у которых нет собственных территорий, чтобы принимать гостей.
В этом контексте особенно хочется продолжить разговор короткометражным фото-фильмом Майи Келовой «something borrowed, something red». Когда мы связались с Майей, одной из трёх документалистов Туркменистана, с кем на постоянной основе нам удаётся сотрудничать, она рассказала, что работает над фото-проектом о туркменской идентичности. Авторка уточнила, что делает съёмки не в Туркменистане. Это интересный художественный вызов — работать с фактологическим, съёмочным материалом, не находясь вблизи к месту действия. В целом, в нашем регионе нередки истории, когда автор/ка по совокупности причин отлучёны от места, про которое хочет открыто говорить или снимать документальное кино от первого лица. В этом случае можно работать с форматами фото-фильмов или архивного кино.
«something borrowed, something red», Майя Келова
Жазгуль Ибраимова: Визуальное эссе «something borrowed, something red» проникает в глубины идентичности через внимательное рассмотрение места, где Майя родилась и выросла. Её работа – это зеркало, отражающее сложные внутренние миры и утраченные связи с родной землей. Камера Майи фокусируется на различных элементах: плодах шелковицы, архитектурных фрагментах мавзолея Султана Санджара, и других значимых культурных артефактах, таким как гармала (адыраспан), варган (гопуз), красный мак.
Альмира Исмаилова: Авторка во вступительном тексте к фильму говорит об утере связи со своей родиной. И первый же кадр – пейзаж деревенской улицы – передаёт её светлую ностальгию. Подчиняясь законам интуитивной драматургии, это направление развивается: цвет становится агрессивнее, ярче, в кадрах гармоничные визуальные сюжеты сменяются конфликтными, кризисными. Последний кадр завершает трансформацию лирического героя: мы слышим взмах крыла улетающей птицы и видим как догорает адыраспан. Финал можно трактовать как высвобождение героя от колониального мышления и обретение, наконец, собственного голоса.
Это почти видео-арт, соединение фотографий со звуками ветра, деревенскими уличными шумами, пением птиц создаёт удивительное ощущение осязаемости этого мира. В фильме много женского присутствия: и сама режиссёрка, и женщины на сборной фотографии, и предметы женской одежды. Майя выносит на передний план чувственное ощущение реальности: в статичном кадре мы видим крупно расчёсываемые волосы или часть оголённой спины – эти кадры много говорят о хрупкости женщины, о том, как она считывает мир и что в него транслирует.
Жазгуль Ибраимова: Женский образ без очертания лица занимает центральное место в сюжете и символизирует размытость идентичности, неопределённость самопонимания, и вместе с тем и личный опыт преодоления этого пути. Столпом сюжета служит этническое платье, то самое, что red, и то, что borrowed. Режиссёрка умело дирижирует им, апеллируя к разным состояниям, от отрицания к принятию.
«А.Ким», Юлия Хван
Альмира Исмаилова: Что характерно, много дихотомии «отрицание-принятие» и в следующем фильме, на этот раз из Узбекистана. Загадочный. Это самая точная характеристика, которую можно применить к фильму «А.Ким» Юлии Хван. Фильм на протяжении всего просмотра обманывает зрительские ожидания: начавшись как история о выборе профессии, дальше он забредает на территорию религии, памяти, ответственности, одиночества. И в этом путешествии нет начала и конца. Автор приводит зрителя на шумный многолюдный базар. Здесь герой, размышляя о дозволении жить в фазе непонимания, надевает на голову женский платок и совершает шествие (почти крёстный ход) по узбекскому базару. Мы оказываемся уже в совершенно другой концепции: мы начинаем размышлять о квир-персонах и квир-нарративе.
Мне нравится, как пространства играют на восприятие реальности: театральное пространство героя придает повествованию условность, базар и квартира, наоборот, придают реалистичность. Герой подчеркнуто серьёзен и сосредоточен, автор помогает ему рассказать его историю, рассказывая параллельно свою через детали: манекены на базаре, улыбку продавщицы или позирующую для фото невесту. В длящемся на протяжении всего фильма ускользании темы, прихотливом движении мысли автора мне видится огромная воля неподчинения, свобода от шаблонов, установленных структур и границ.
Жазгуль Ибраимова: Постановочно-документальная (мокьюментари) картина Юлии Хван, пожалуй, не простое повествование для неискушённого зрителя, требующее чтения между строк. Фильм сопровождается отрывистым текстом за кадром, озвучивается голосом героя, и дополняется символично-перфоративным визуалом.
По сюжету, герой фильма, А. Ким, проживает свой внутренний конфликт и душевный поиск, связанный с пониманием себя и своего места в обществе. Он – корё-сарам (корейский народ, живущий на территории бывшего Советского Союза), проживающий в Ташкенте, ведёт среднестатистическую жизнь. Он обычно «не говорит о больших чувствах», потому что это не принято, хотя по природе своей он интроспективен. Важную оговорку в фильме, о том, что «нас привезли давно», можно интерпретировать двояко: не только в политическом контексте, связанном с депортацией, но и с точки зрения времени, за которое герой прошел через значительные изменения в своей жизни.
История фильма фокусируется вокруг трансформации героя, вызванной неожиданным подарком подруги – большой зелёный платок. Этот платок становится символом его личной идентичности и отражает конфликт выбора. Но он не сразу принимает эту новую часть себя, и в какой-то мере он не присваивает его. Ибо «при способности познавать и толковать, правильнее не пользоваться этим даром». Свидетельство этого – результаты экспериментального перформанса на местном рынке. В итоге платок оказывается в мусорном баке.
Базар как сакральное место. Здесь разворачивается и действие неоднозначного фильма Абдулло Гурбати из Таджикистана. Это история о подростке, который вынужден зарабатывать на жизнь, работая носильщиком на базаре. Фильм вызывает противоречия, так как свидетельствует о нарушении прав ребенка, и это происходит со стороны его родителей, государства и даже самого режиссёра.
«Слишком большой», Абдулло Гурбати
Альмира Исмаилова: В сентябре 2022 года фильм «Слишком большой» Абдулло Гурбати получил награду Baiqonyr International Short Film Festival в Казахстане как «Лучший документальный фильм». Сам Абдулло – политический журналист.
Жазгуль Ибраимова: Съёмочная группа приезжает, чтобы снять фильм о жизни подростка. В процессе работы они узнают, что главный герой на самом деле не желает сниматься. Тем не менее, камера подробно документирует непростой процесс взаимоотношений с режиссёром. Этот акт олицетворяют собой всю общественную проблематику и колониальное сознание. В итоге фильм получается не частной историей мальчика из глубинки, а наглядным примером модели небольшой страны с его «старшими» (не только братом, но и державами). Мы считываем метафорический надтекст об отношениях аутентичности и власти.
Композиционная структура фильма круговая. Начало и конец фильма зеркально отражают эмоциональное состояние мальчика – от улыбки к слезам и обратно. Режиссёр использует едва ли не манипулятивные техники для раскрытия героя, что вызывает двоякие реакции. Также невозможно не примерить на себя модель поведения и риторику мамы мальчика. Она действует исключительно из добрых побуждений, но, к сожалению, в меру своих возможностей и образования. Отца героя мы не видим вовсе, но слышим о нём из уст героя, сквозь подкатывающий к горлу ком.
История развивается благодаря тому, что режиссёр переходит от позиции наблюдателя к полноценному участнику фильма. Абдулло выполняет роль патриархального старшего брата, который разговаривает с мамой мальчика в несколько повелительном тоне и обещает, что всё будет хорошо. А тринадцатилетний герой, взрослый не по годам и харизматичный, открыт к разговору до тех пор, пока взрослые не переходят его личные границы.
Альмира Исмаилова: Меня поразила в этом фильме степень отчаяния и психологического насилия, который режиссёр применил к своему герою, пытаясь выведать, что на душе у мальчика. Это никак не вяжется ни с какими нормами этической работы с персонажами в документальном кино. Однако это так остро показывает уровень психологической истощённости общества и автора как представителя этого общества в том числе. Абдулло рассматривает в фильме категории «ребенок-взрослый», делая вывод, что мальчик берет на себя ответственность за долги отца, пытается оправдать ожидания матери. Однако интересно наблюдать и за тем, как Абдулло помимо своей воли становится объектом своего же исследования. Спрашивая Рахмона почему он плачет, согласившись сниматься в кино, Абдулло будто спрашивает самого себя, почему он снимает кино в Таджикистане, в момент, когда страна находится в глубоком, затяжном кризисе.
