Уже очень много лет человечество наблюдает выраженную тенденцию снижения насилия в обществах. Сокращается количество насильственных преступлений, конфликтов с применением физической силы и даже войн. Часто это явление списывают на рост цивилизованности различных обществ, и доля правды в этом есть. Но несмотря на то, что человек животное социальное, во многом мы остаёмся именно животными.
А это значит, что люди подвержены эволюционному процессу и некоторым формам отбора. Что история нашего вида, независимо от истории культуры, может сказать о сокращении насилия? И, главное, что мы можем узнать об оставшихся формах применения физической силы – например, о домашнем насилии?
Дикие и домашние животные
Всего полностью одомашненными считаются чуть больше двадцати видов животных: кошки, крупный рогатый скот, овцы и козы, курицы и несколько других. Первыми и главными в вопросах одомашнивания, конечно, традиционно считаются собаки – в последние несколько десятков лет археологические и палеоантропологические данные регулярно подтверждают эту гипотезу. Что отличает собак от их ближайших родственников – волков? У них был один и тот же предок, но почему-то собаки легко и просто сосуществуют с нами бок о бок, поддаются дрессировке и понимают (даже без обучения) часть обращённой к ним человеческой коммуникации. В то же время волки остались теми же агрессивными хищниками, что и тысячи лет назад. Для этого нужно разобраться с тем, что мы вообще понимаем под словом «одомашнивание».
Доместикация – длительный процесс. Он занимает многие поколения. Задача, конечно, упрощается тем фактом, что у большинства животных детородный цикл значительно короче человеческого, и в течение жизни одного человека может смениться больше десяти поколений разных четвероногих – например, волков или собак. Домашнее животное очень сильно отличается от своего дикого предка так называемым комплексом (или синдромом) одомашнивания – набором признаков, который воспроизводится для любого вида одомашненного животного, независимо от биологического таксона, к которому оно принадлежит. В неволе можно держать и волка, но это не делает его домашним животным. Именно по синдрому одомашнивания можно делать вывод о том, что произошла доместикация. Что это значит?
Наши далёкие предки во времена, когда собака одомашнивалась, были охотниками-собирателями и редко задерживались на одном месте. Следовавшие за ними предки современных собак питались в основном остатками человеческой пищи и тем, что люди есть не могли – например, костями добытых на охоте животных. Но для того, чтобы соседствовать таким образом с человеком, необходимо не представлять для них угрозу. Иначе группа людей может проявлять ответную агрессию. Люди, таким образом, сознательно или нет, производили отбор собак по одному-единственному признаку – по сниженному уровню реактивной агрессии.
Важное отступление: всю агрессию можно разделить на два типа – реактивную и проактивную. Реактивная агрессия – это такие формы агрессивного поведения, которые являются реакциями на внешние раздражители. Она тесно связана с эмоциями и плохо поддаётся сознательному контролю. Проактивная агрессия, напротив, почти лишена эмоций, но всегда тщательно продумана и хорошо спланирована. Она требует наличия когнитивных процессов высокого уровня и редко встречается среди животных – только у некоторых хищных зверей и приматов, потому что для её реализации необходима уверенность, что вероятность успеха достаточно высока.
Но вернёмся к предкам собак. Сейчас учёным хорошо известно, что реактивная агрессия у молодых особей любого вида значительно ниже, чем у взрослых особей того же вида. При взрослении животного происходит активация мозговых центров, отвечающих за страх и агрессию, но пока особь достаточно молодая, отсутствие агрессии и страха необходимо ей для исследования мира. Функции защиты берёт на себя мать. Когда люди начали производить отбор предков собак по признаку сниженной реактивной агрессии, это дало свои результаты: животные стали более контактными, перестали бояться людей и легко шли на взаимодействие с ними. Вместе с этим стал появляться ряд параллельных признаков, среди волков свойственный только молодым животным – именно из него складывается комплекс (или синдром) одомашнивания.
Фото из архива Джейн Гудолл
Комплекс одомашнивания у людей
Для любого животного – будь то собака, кошка, норка или лиса – комплекс одомашнивания состоит из одних и тех же характеристик. В нынешней литературе описывают четыре главных признака.
Во-первых, домашние животные обычно меньше своих диких предков. Собаки меньше волков, домашние кошки в среднем меньше степных котов, овцы и козы меньше своих диких предков. Этот признак настолько важен, что зачастую именно он используется археологами для определения времени одомашнивания того или иного вида. Во-вторых, морды одомашненных видов обычно короткие и меньше выдаются вперёд, чем у диких предков. Уменьшаются зубы и челюсти. В-третьих, значительно снижается половой диморфизм, в первую очередь потому, что вид подвергается феминизации, маскулинные признаки у самцов становятся менее выраженными. В-четвёртых, что не очень очевидно, одомашненные животные теряют в размерах мозга – относительный его объём при пересчёте на размер тела сокращается на 15-20%. Этот признак зарегистрирован для всех одомашненных видов, кроме лабораторных мышей.
Почему это важно? Все те же самые характерные признаки одомашнивания наблюдаются и у людей. По останкам людей, живших примерно 12 тысяч лет назад, сразу во многих точках планеты наблюдается интересное изменение – почти во всех популяциях произошло резкое сокращение роста, а также уменьшение относительной толщины костей. Тот же процесс наблюдается и с размерами лиц: у Homo sapiens они значительно меньше, чем у Homo erectus (считаются нашими прямыми предками). Зубы уменьшались примерно на 1% за две тысячи лет, но примерно 10 тысяч лет назад этот процесс ускорился вдвое. Разница между мужчиной и женщиной тоже стала сокращаться. За последние 35 тысяч лет особи мужского пола у Homo sapiens стали становится более женственными: изменились пропорции лиц, общее телосложение, длина клыков, площадь жевательной поверхности, надбровные дуги стали менее выступающими.
В изменениях размера мозга человек тоже следует общему для всех видов правилу. В последние два миллиона лет мозг человека постоянно увеличивался, но около 30 тысяч лет назад тенденция резко поменялась. Мозг современных европейцев потерял от 10 до 30% объёма, если сравнивать с теми, кто населял материк около двадцати тысяч лет назад, хотя они являлись представителями того же вида. Интересно, что при уменьшении размера мозга у одомашненных животных (и в том числе у человека) не снижаются когнитивные способности. Даже наоборот: морские свинки в среднем имеют мозг на 14% меньше, чем их дикие предки, но значительно лучше справляются с задачами по выходу из лабиринта или выучивают ассоциации. То же самое характерно для крыс. Человек, мозг которого уменьшался 30 тысяч лет, тоже не уступает своим предкам в плане интеллекта.
Ситуация выглядит следующим образом. Люди отбирали животных, основываясь только на одном признаке – сниженной реактивной агрессии. Этот отбор привёл к комплексу одомашнивания. Но выясняется, что тот же комплекс есть в полном виде и у людей. А самое главное, что мы знаем о людях – это то, что мы вид с удивительно низким уровнем реактивной агрессии. Всё это наталкивает нас на один-единственный вывод: человек – это одомашненное животное.
Одомашнивание людей
Если с животными ситуация достаточно ясная, поскольку их одомашниванием занимались люди, то вопрос об одомашнивании самих людей кажется абсурдным. Неужели у людей был внешний контроль их размножения? Разве существовал кто-то, отбирающий людей по принципу сниженной реактивной агрессии? Как ни парадоксально, подобный «надзиратель» был и у человека – сам человек. Ричард Рэнгем, автор теории самоодомашнивания людей, считает, что наши предки на протяжении нескольких тысячелетий занимались отбором наименее агрессивных мужчин. К сожалению, не существует возможности сравнивать поведение современного человека с поведением его предков, поскольку они вымерли, а делать выводы об этологии человека по ископаемым останкам нельзя.
На помощь приходят наши ближайшие родственники – шимпанзе и бонобо. Это два предельно сходных вида человекообразных обезьян, проживающих по двум противоположным берегам реки Конго. О бонобо часто говорят, когда хотят подчеркнуть, что насилие не является естественной частью природы приматов. Действительно, этот вид – самый миролюбивый вид приматов, если не считать человека. Но чем именно отличаются шимпанзе и бонобо?
Бонобо стали выделять в самостоятельный вид лишь несколько десятилетий назад. Произошло это, когда один из приматологов заметил, что черепа некоторых приматов удивительно похожи на черепа молодых шимпанзе. Выше мы обсуждали, что у видов, прошедших через одомашнивание, закрепляются признаки молодых особей – так называемые ювенильные или педоморфные характеристики. У бонобо наблюдается полный комплекс одомашнивания, если сравнивать их с шимпанзе. В сообществе этих двух видов обезьян совершенно по-разному построено насилие и социальная иерархия.
Если шимпанзе имеют в стае альфа-самцов, постоянно избивают самок и проявляют различные формы эмоциональной реактивной агрессии, то бонобо полностью лишены этой проблемы. В их группах доминируют самки, однако, эта доминация проявляется с удивительно низким уровнем насилия и агрессии как таковой. Бонобо охотно делятся едой, чаще играют друг с другом (независимо от пола) и легко взаимодействуют с представителями других групп своего вида. Шимпанзе при встрече с членами другой группы проявляют исключительно реактивно-агрессивное поведение – кричат, дерутся или убивают друг друга, в зависимости от расстояния и борьбы за территорию.
Считается, что бонобо прошли через процесс одомашнивания, но человек в этом не участвовал: всю процедуру на протяжении тысячелетий проводили самки этого же вида. Они построили крепкие связи друг с другом, что лишило самцов возможности доминировать. Когда в обществе шимпанзе самец избивает самку, стремясь оградить её от спаривания с другими самцами, никто не приходит ей на помощь. Ни другие самки, ни самцы. В то же время нечто подобное непредставимо в сообществе бонобо, где несколько самок легко дают отпор любому самцу в случае проявления агрессии.
Нечто похожее происходило на протяжении всей человеческой истории. Любой представитель Homo sapiens в естественном состоянии (то есть в обществе охотников-собирателей), который пытается проявить доминантное поведение, непременно будет наказан: насмешками, остракизмом или, в крайнем случае, когда другие методы не помогли, смертной казнью. Доминантное поведение, выраженный эгоизм особи и проявление насилия с его стороны тесно связаны с реактивной агрессией. Поскольку такие особи вытеснялись при помощи социального давления, в том числе при помощи убийств, им крайне редко удавалось оставить потомство. Именно это и подразумевается под самоодомашниванием человека – социальный отбор на снижение реактивной агрессии со стороны мужчин. Подобное поведение становилось эволюционно невыгодным, снижая репродуктивные шансы, и за долгие тысячелетия человечество превратилось в наиболее миролюбивый вид. По крайней мере, если речь идёт о собственной группе.
Проактивная агрессия
Реактивная и проактивная агрессия разделяются не только по внешним проявлениям. По всей видимости, за их формирование отвечают разные участки мозга, а их формирование обусловлено различным поведением клеток нервного гребня на этапе эмбрионального развития. Это означает, что в истории вытеснения реактивной агрессии не происходило что-то исключительно социальное – речь именно про генетические изменения в человеческих популяциях.
Однако, одомашнивая себя и вытесняя реактивную агрессию, мы в то же время формировали устойчивый и постоянный отбор на проактивную агрессию у мужчин. Причина этого проста: чтобы бороться с агрессией реактивной, особенно, когда не помогают простые осуждения и остракизм, необходимо использовать насилие. Современные общества могут позволить себе тюрьмы, в маленьких сообществах охотников-собирателей это было невозможно по множеству причин. Проактивная агрессия требует наличия плана. Для того, чтобы казнить кого-то, кто ведёт себя не так, как одомашнивающее общество хочет, нужно иметь возможность договариваться. Чтобы договариваться, нужна развитая речь – именно по этой причине у шимпанзе, в целом очень агрессивных и склонных к насилию, проактивная агрессия практически отсутствует.
Выше мы говорили о том, что проактивная агрессия практически лишена эмоций. Смысл этого состоит не в том, что подобные акты насилия совершаются бесчувственно и с полным отсутствием рефлексии, а в том, что такая агрессия не является эмоциональной реакцией. В различных обществах, которые уже можно считать современными, на законодательном уровне вводилась разница между двумя типами агрессии. К примеру, если жертва попытки изнасилования совершает убийство в момент этой самой попытки, то её могут оправдать, списав деяние на состояние аффекта. Если же жертва такой попытки совершит убийство на следующий день, то судить её будут уже так, как судят за обыкновенное убийство. На интуитивном уровне в обществах всё ещё сохраняется разделение типов агрессии.
Именно проактивная агрессия делает нас – самых миролюбивых животных – самыми жестокими существами на земле, способными устраивать массовые войны и геноциды. В этом нет никакого противоречия: эволюционный отбор на протяжении примерно двенадцати тысяч поколений был направлен на устранение агрессии реактивной, но не проактивной. Это сделало нас дружелюбными в рамках собственной группы, которая может пониматься по-разному и постоянно расширяется: семья, род, племя, нация и так далее. Но когда мы сталкиваемся с другими группами и приходим к конфликту, в дело вступает проактивная агрессия.
«Умное» насилие
Проактивная агрессия требует значительных когнитивных способностей и хорошего контроля эмоций, чтобы не допустить ошибок. Она помогает нам бороться с асоциальными элементами при помощи холодного расчёта, перетекающего в физическое воздействие. Но есть одна особенность: при использовании проактивной агрессии действующее лицо должно быть уверено в том, что использование насилия приведёт его к желаемому результату.
У одомашненных и в целом миролюбивых мужчин, которые не кидаются с кулаками на каждого встречного, то есть у большинства современных мужчин, всё ещё могут оставаться какие-то сверх-консервативные взгляды или стремления. Их воплощения они иногда добиваются в том числе при помощи насилия – о примерах подобного поведения мы писали в другом нашем материале, где рассматривали функциональную логику домашних насильников как стремление к контролю над женской сексуальностью. В свете понимания проактивной агрессии у одомашненного человека выводы, сделанные Дэвидом Бассом, только подтверждаются.
Но, как мы уже сказали, насилия самцов по отношению к самкам практически нет у бонобо – наших близких родственников, которые прошли абсолютно аналогичный процесс самоодомашнивания. Чему мы можем научиться у наших братьев (хотя, скорее, у сестёр) с берега реки Конго?
Во-первых, бонобо имеют очень большую склонность к кооперации, особенно к кооперации между самками. Они образуют группы, небольшие сестринства, и очень крепко стоят друг за друга. Постоянный контакт самок между собой и чёткое осознание со стороны самцов, что в случае насилия придётся иметь дело сразу с несколькими особями, позволяют уберечь участниц группы от распускания рук со стороны «мужского населения». Как ни банально, защита со стороны группы охраняет самок от домашнего насилия. Что-то сходное легко увидеть во многих и очень многих группах охотников-собирателей. В них зачастую царит настоящий патриархат – там нет индивидуального вождя или короля, зато есть группа взрослых женатых мужчин, принимающих решения. Они доминируют в обществе. Но у них почти не наблюдается систематического насилия мужей по отношению к жёнам, потому что жён защищает группа. Более того, зачастую оказывается так, что внутри микросемьи доминирует именно жена, а не муж. Наши современные большие общества медленно, но верно начинают извлекать этот урок – вводятся законы, случаи насилия обсуждаются в СМИ, люди проводят митинги и организовывают общества помощи жертвам домашнего насилия.
Во-вторых, в сообществах бонобо царит промискуитет и регулярно встречается гомосексуальное поведение – чаще среди самок (это укрепляет их контакты), но нередко и среди самцов. В упомянутом материале об эволюционных корнях гендерного насилия мы писали, что центральным вопросом для домашних насильников является контроль женской сексуальности. Сексуальное раскрепощение общества в целом, как, например, прошедшие в середине-конце ХХ века сексуальные революции, нормализуют открытую женскую сексуальность и снижают стимулы насильников на применение проактивной агрессии. Вполне возможно, что и сейчас мы могли бы повлиять на закрепление другого признака – сниженного интереса ко вмешательству в чужую сексуальность. Хотя может показаться, что от подобного заявления несёт евгеникой, на деле всё гораздо прозаичнее: если в социуме будет наказываться каждая попытка контроля чужой сексуальности, со временем это стремление может сойти на нет. Не следует воспринимать эволюцию человека как законченный процесс.
Мы лишь ретроспективно можем увидеть, какие плоды приносит элементарное наказание за проявление реактивной агрессии в течение двенадцати тысяч поколений. Остаётся только гадать, насколько лучше может стать общество, если мы начнём активнее наказывать людей за агрессию проактивную и другие проявления насильственных склонностей.
P.S.
Недавно автор теории самоодомашнивания человека, Ричард Рэнгем, дал интервью для одного русскоязычного подкаста. Там он признался, что один из вопросов, который волнует его в эволюции человека, это Y-хромосома и попытки понять, что нам с ней делать. Как ни крути, но даже среди таких миролюбивых приматов как мы и бонобо, самцы всё ещё остаются более агрессивными, чем самки.
Пусть пока это всего лишь фантазия, но если со временем нам удастся научными средствами добиться исключения Y-хромосомы из полового размножения, то это может привести сразу к очень и очень большой просадке агрессии среди людей. Сойдут на нет сразу все виды насилия – преступления, войны и систематические избиения в супружеских парах. Главное – сохранить при этом возможность полового размножения, то есть создать нечто вроде двух типов женщин, чтобы оставить возможность поддерживать генетическое разнообразие в человеческой популяции.
